15 июля, 2013

Будни полковой жизни

Остались мы с Колей Куликовым, адъютантом авиаэскадрильи, возвратившимся из отпуска. Пока он находился в отпуске, мне о нем успели многое рассказать. Как говорится, познакомились заочно. Пошли дожди. Мешают полетам.

12.11.59 г. На контроле подготовки к полетам начальник огневой и тактической подготовки майор Павел Федорович Панюшкин, ставя задачу Грише Еремееву, сказал: "Полетите с Садыковым. Будете вспоминать кумыс и пилотировать с помощью Аллаха".

15 ноября встретились с Николаем Куликовым. Теперь он сам рассказал, как оказался нелетающим адъютантом. Однажды при полете по кругу Коля сделал "бочку" на высоте 400 м, а в районе аэродрома на Ли-2 оказался зам. командующего ВА генерал О. Н. Юдаков, который увидел нарушение. Колю судили судом чести. Отстранили от летной работы. Парень тихий, скромный, любознательный. Время проводим с ним так же, как и с Виктором. Разговаривал с Николаем Куликовым по телефону в 1976 году. Он продолжал службу в ВВС.

16 ноября. Лекция майора Мягкова, инструктора политотдела, "Об итогах поездки Н. С. Хрущева в США".

17 ноября. Начались методические сборы. Первая лекция начальника политотдела Героя Советского Союза полковника Родина "О политическом воспитании летчиков". Полковник говорит ровным голосом, речь складная.

Прошел месяц, как я в полку. Перезнакомился с летным и техническим составом. Командир 2-ой аэ майор Шевченко - молчаливый, скромный, вежливый. В противоположность ему командир 1-ой аэ майор Сотников всегда стремится выпятиться, излишне говорлив, особенно при начальстве, делает много лишних движений, высокомерен. Его недолюбливали подчиненные.

От полковника Родина узнаем о предстоящем перебазировании полка. Погода нелетная. Готовим методические пособия. Наступают холода. В гостинице не топят (лопнула труба). Греемся с Николаем меховыми куртками. Читаем книги, пишем письма. Навещаем казарму личного состава, беседуем с людьми.

21 ноября. Снова перед строем длинная, путанная речь Кощея по поводу "лаконизма". Вспоминаю свою первую встречу с Кощеем. Представился ему в кабинете. Он сидел за столом. Взял лист бумаги, хотел записать что-то по ходу беседы. Но, чиркнув одно-два слова, отбросил лист. Спросил, как попал в "его" полк. Очень удивился, что мне было известно о существовании "его" полка. Дал согласие принять в полк, устроить с квартирой. И тут же дополнил: "Мы будем еще с дивизией вести разговоры, ругаться, что ты к нам прибыл, почему они к нам прислали, и т.д., но ты не обращай на это внимания". С тех пор прошло немало лет. Теперь хорошо видны недоработки наших кадровых органов, их слабое влияние. Нельзя обвинять и обижаться на командиров, к которым прислали меня как сверхштатника. Ведь было нужно находить мне место за счет других, перемещать своего, может, и хорошего летчика, а брать "чужака", тем более выпускника академии.

Недолго прослужил я в 113-ом иап, но были события, которые на всю жизнь врезались в память. В ноябре к нам прибыли молодые летчики-выпускники Армавирского авиаучилища (41 человек), все здоровые, красивые, полные энергии. Вскоре я подружился с ребятами, ведь они были выпускниками родного мне училища, некоторых из них обучали инструкторы, мои сверстники и товарищи по учебе. К полетам в Кременчуге прибывшие выпускники так и не смогли приступить из-за плохой погоды, а в конце декабря полк получил приказ на перебазирование в Умань. Руководство полка не торопилось покидать Кременчуг, насиженные квартиры и приняло решение перебазировать полк поочередно, вначале наземным эшелоном, затем летным. Начальником наземного эшелона был назначен начальник штаба подполковник Малышев, меня назначили его помощником. Малышев был флегматичным человеком, поэтому в процессе перебазирования и устройства на новом месте не запомнилось ни одно из его решений. Погрузились в железнодорожный эшелон 26 декабря. С нами один пассажирский вагон с семьями, другой - с молодыми летчиками и инженерно-техническим составом. В Умань прибыли 28 декабря утром, шел мокрый снег.

Разгрузили имущество, а его оказалось очень много, полк был богатым, длительное время базировался в Австрии. Помню, одних сейфов было около десятка.Намучились с этой тяжестью. Летчики составляли основную силу, подчинялись мне, работали организованно, с энтузиазмом. Вскоре выяснилось, что в Умани нас никто не ждал, пришлось занимать по своему усмотрению полуразрушенные служебные фонды покинутого аэродрома. Сразу же столкнулись с проблемой, где размещать семьи. Пока домом им служил вагон. Несколько раз приезжал комендант из Христиновки и требовал его освободить. Обратились к начальнику автошколы (военной), он дал нам автобусы. Переселили женщин и детей в автобус, но везти их некуда. На второй день нашли в военном городке у аэродрома недостроенное трехэтажное здание под гостиницу и я принял решение поселить в нем летчиков и их семьи без разрешения властей. Так и сделал. К исходу 29 декабря все уже разместились в комнатах второго и третьего этажей (первый был еще не достроен). Летчики в мокрых костюмах расположились прямо на полу по пять-шесть человек в комнате. Краска пола прилипала к меховым костюмам, служившим матрацами.

Потянулись почти два месяца жизни полка, раздвоенного на две части: самолеты и командиры в Кременчуге, технический и молодой летный состав со штабом в Умани.

Сначала было, чем занять личный состав. Устраивались в штабе, в ТЭЧ, развернули тренажер летчика, затем организовали занятия с летчиками по аэродинамике, тактике, штурманской подготовке и авиационной технике, уставам. Преподавать в основном приходилось мне. А из Кременчуга все не прилетали под предлогом плохой погоды. Комполка Н. В. Забырин уехал продолжать службу в ГСВГ, а новый командир подполковник В. И. Жуков появился 08.01.60 г.

Жуков на моей памяти самый отрицательный, на редкость неудачный командир. Он произвел на меня плохое впечатление с первой же встречи. Долговязый, с бесцветными глазами, подчеркнуто неторопливыми вельможными движениями, он всегда с пренебрежением смотрел на всех окружающих. Кичился какими-то своими заслугами, должностями (был инспектором), всех поучал, как надо жить, считал ниже себя, хвастал огромной суммой своих сбережений. Пытался при каждом удобном и неудобном случае читать нравоучения. Много неприятных воспоминаний оставил Жуков у большинства летчиков и техников. Впоследствии во время службы за границей (в Венгрии) он скомпрометировал себя и был уволен из Вооруженных Сил. Но это произошло гораздо позже, а в то время приходилось с ним мириться.

В середине февраля прибыл летный эшелон полка. Эскадрильи разместились на подготовленных стоянках. Приступили к полетам. Погода не баловала, поэтому летали редко. У меня был большой перерыв в полетах, пришлось по полной программе восстанавливать технику пилотирования. Командир авиаэскадрильи Долгоруков помог мне форсировать подготовку. В начале марта начал осваивать ночную программу. В это же время произошел со мною досадный случай. Перед взлетом в составе звена при постановке крана шасси в положение "нейтрально" я перемахнул на положение "убрано" и самолет плавно опустился на нос. Повреждены были лишь щитки передней стойки шасси. На этом самолете очень тугая регулировка крана шасси, что и способствовало перемахиванию положения крана. Хотя самолет не получил повреждений, этого случая было достаточно для таких недоброжелателей, как Жуков и Кощей, готовых всячески тормозить мое утверждение. Мне было стыдно и очень досадно, что я дал повод Жукову в тот момент, когда командир эскадрильи Долгоруков, вопреки желанию некоторых, прикладывал столько усилий к моей подготовке.

Но шло время, я много летал, теперь инструкторские навыки уже были восстановлены, и я возил молодых летчиков, водил в паре, осваивал полеты в сложных метеорологических условиях. Одно было плохо - жили с семьей в разлуке. Зимой приезжала Тамара с Ириной на побывку, еле устроились в комнате. Холод, неудобства, а может и еще какая-то причина, ссорили нас. Неважное впечатление осталось от той встречи. Весной Тамара сильно заболела в Ногинске. Пришлось выехать. А летом я понял, что дальше так жить нельзя. Нужно забирать семью в Умань. В середине мая взял отпуск и поехал за семьей. В июне привез всех в Умань, а жить негде. Устроились временно в городской гостинице, в одной комнате пять человек. Ирине шел шестой год, Оле - четвертый. Поиски частной квартиры были безуспешны. Нас не принимали из-за малолетних детей. Так мы прожили около 20 дней, затем все же перешли в нашу гостиницу, тоже в одну комнатку. Вещи с контейнера хранились на складе КЭС.

В середине лета нашему полку дали для заселения пятиэтажный дом в центре Умани. Семья получила трехкомнатную квартиру на пятом этаже и мы считали, что устроились великолепно.

В начале августа полк перелетел на аэродром Канатово (на период ремонта ВПП в Умани). Меня назначили на вновь введенную должность "заместителя начальника штаба полка по разведке". Вскоре из Канатово вызвали на учение в ВА. Вошел в оперативную группу, несколько дней прожил в Киеве, затем в Днепропетровске, участвовал в двухстороннем тактическом учении танковой армии (ТУ ТА). Побывал в Новомосковске, Павлограде, Синельникове. Моей задачей было двигаться с радиостанцией Р-824 со штабом ТА и на переправе через Днепр осуществить наводку своих истребителей, прикрывающих сухопутные войска. Это была хорошая школа. Я многое понял из действий сухопутных, в частности, танковых, войск и взял себе на вооружение. Учение расширило мой военный кругозор. Однако не обошлось и без приключений: опрокидывание автомобиля в канаву, застревание на дороге к Павлограду, буксировка танковым тягачом, удар и сцепка с "Татрой", груженной велосипедами, авария с остановкой на дороге Павлоград-Синельниково, трудное возвращение в полк от железнодорожной станции Знаменка до Канатово. Каждый эпизод - целая повесть.

В Канатово много летали. Налетывали полком по 100 и более часов в день. Особенно запомнились полеты с молодыми летчиками на воздушные "бои" на самолетах МиГ-15 бис.

Выходные дни часто проводили в Кировограде или ездили к семьям. 12 октября возвратились в Умань, до 10 ноября еще полетали, а потом прекратили полеты из-за скверной погоды. Возобновили полеты лишь в январе 1961 года. Моим хорошим старшим товарищем в управлении полка стал прибывший летом из Румынии подполковник Василий Денисович Крюковский - начальник огневой и тактической подготовки полка. Его не очень уважали "австрийцы". Действительно, он был со странностями, к которым нужно привыкнуть. Видимо, потому, что я внимательно и с уважением относился к Василию Денисовичу, он отвечал мне тем же. Я чувствовал его большую поддержку. Крюковского избрали секретарем парторганизации управления, меня - его заместителем. Вторым зам. командира полка был подполковник Олейников. Талантливый летчик, симпатичный, приветливый, умный человек, никогда не повышавший голоса. Старшим штурманом полка был майор Колесов - тихий, молчаливый, неторопливый, но решительный и грамотный офицер. Начальником парашютно-десантной службы (ПДС) полка был старший лейтенант Щекин (впоследствии начальник штаба иап), зам. начальника штаба - бестолковый майор Герасимов, начальником связи - майор Моисеенков, начальником строевого отделения - капитан Пучка. Старшим врачом полка был старший лейтенант медицинской службы Павел Демьянович Лысюк, "душа" молодых пилотов. Он долго служил в Войсках ПВО. Наши пути потом неоднократно пересекались, мы и в дальнейшем поддерживали с Павлом дружеские отношения. В 1985 году он в звании полковника уволился. Проживает в Киеве.

Шло время, я уже начал привыкать к полку, нашел хороших друзей, успешно осваивал программу личной подготовки, надеялся получить в скором времени 2-ой класс, что значительно укрепило бы мои позиции как летчика.

В те годы началось создание нового рода в войсках ПВО страны - зенитно-ракетных войск. Оно осуществлялось путем преобразования и перевооружения зенитно-артиллерийских частей, а также за счет истребительной авиации ВВС и ПВО. Часть авиаполков прекращало свое существование, а некоторые передавались в ПВО с последующим преобразованием их в зенитно-ракетные части. Появился избыток летного состава. Не знали, куда девать летчиков. Большинство было демобилизовано из Вооруженных Сил, некоторым удалось пополнить ГВФ, остальные просто меняли свою профессию. Авиационные летные училища производили выпуски офицеров, не успевших окончить учебу по полной программе, с присвоением званий младших лейтенантов, которые увольнялись с действительной службы. А в действующих авиаполках работали комиссии, которые должны были "подчищать" летный состав путем увольнения в запас по состоянию здоровья, возрасту и другим причинам.

Прошло несколько лет и стало очевидным, какой неоправданный урон был нанесен военным летным кадрам страны. Летчики теряли уверенность в завтрашнем дне. Трудно было даже рассчитывать на какую-то перспективу. Подкрадывались неприятности и к нашему полку.

После двух полетов 25 февраля 1961 года удалось возобновить полеты лишь в середине августа уже в другом иап и виде Вооруженных Сил. В начале марта с несколькими товарищами выехал в Киев на инструктивные занятия руководителей групп по марксистско-ленинской подготовке. В ходе занятий узнали от офицеров штаба 69 ВА о том, что наш полк подлежит расформированию, об этом им стало известно из директивы. Мы немедленно выехали в Умань. Подъезжаем и видим, что в полку как обычно идут полеты. На такси заехали прямо на аэродром. Руководство полка и летчики не знали о расформировании. Мы доложили командиру подполковнику В. И. Жукову о директиве. Это была последняя летная смена 10 марта 1961 года.

Начался период расформирования, неопределенности, загадок, безделья, семейных толков. Помню, как в полк приехали представители из армии ПВО (из той самой, в которой через 14 лет я стал начальником штаба), среди них два генерала с красными лампасами и несколько офицеров в форме артиллеристов. Странно было видеть их в нашем авиационном гарнизоне. Они начали проводить беседы, отбирать кадры. Сначала состоялся общий сбор. Все летчики и техники собрались в большом классе тактики (мы только закончили оборудование учебной базы). Перед нами выступал генерал, командующий ЗРВ армии Щеткин. Говорил намеками (не раскрывая подробностей), помню, как расхваливал ЗРВ, агитировал всех перейти в ПВО, даже пообещал, что "многие, кто здесь присутствует, станут генералами". Более опытные летчики скептически отнеслись к обещаниям и предложениям. Жаль было молодых. Их судьбы ломались в начале пути. Одни остались в ВВС на вертолетах, другие оказались в ПВО, но на нелетной работе, впоследствии некоторым удалось пробиться к небу, часть летчиков демобилизовалась. Технический состав в большинстве своем был направлен на переучивание, чтобы затем составить основу вновь сформированного ЗРП. Моя кандидатура долго рассматривалась кадровиками в разных местах. О том, что я перевожусь в ПВО, стало известно сразу. Видимо, повлияло высшее образование. Но остаться на летной работе в войсках ПВО не позволял 3-й класс. Началось расформирование.

Полк наш таял на глазах. Основная часть инженерно-технического состава уехала в Гатчину переквалифицироваться на специалистов зенитных ракетных войск. Разъезжались летчики группами - кто куда, отбыл на новое место командир полка, передавали в другие части младших авиаспециалистов. Личного состава становилось все меньше и меньше. Оставшиеся офицеры часто собирались вместе и вели разговоры о том, что ждет их впереди. Тем же жила и вся моя семья. Я знал, что продолжать службу придется в войсках ПВО страны, но где и в какой должности, неизвестно. О Войсках ПВО я слышал от товарищей по академии. Представление о них было неважное. На что-то легкое и простое рассчитывать не приходилось, наоборот, было предчувствие больших осложнений. А пока на меня возложили задачу по ликвидации секретной библиотеки и ряд других заданий по расформированию полка.

С 25.04.61 г. полк прекратил свое существование. В середине мая пришел и мой черед отбыть к новому месту службы. Опыт, полученный при расформировании полка, пригодился мне через 19 лет.

В Войсках ПВО страны

Я был назначен в штаб дивизии ПВО (Васильков) на должность старшего помощника начальника оперативного отделения. Командовал дивизией в то время полковник Василий Моисеевич Радчук, его заместителем был полковник Г. Г. Голубев, начальником штаба - полковник А. М. Беликов. Моим непосредственным начальником - подполковник В. И. Пирогов, зам. начальника оперативного отделения, начальником отделения - полковник В. С. Михайлов.

Каждый из них оставил в моей жизни определенный след. Нам всем нравился полковник Радчук. Уже в должности комдива, будучи артиллеристом, он успешно осваивал авиацию, радиотехнические войска. В те годы соединения ПВО имели смешанный состав, что для комдивов и штабов представляло особую сложность при организации боевой подготовки и управлении боевыми действиями. Комдив Радчук имел двухметровый рост, обладал большим умом и уравновешенным характером. Нам он нравился новаторством и смелостью мышления, справедливостью. Впоследствии был командующим А ПВО ОН под Москвой. Его жизнь внезапно оборвалась в начале 70-х годов - он утонул в Черном море на отдыхе в санатории им. М. В. Фрунзе. О подробностях этой трагедии рассказала мне в 1985 году жена А. И. Покрышкина Мария Кузьминична.

Фигурой, подстать комдиву, был начальник штаба полковник Арон Мейрович Беликов. Он отличался гибкостью мышления, пользовался большим авторитетом, обладал богатым опытом штабной работы. Ко мне Беликов относился с большим вниманием, и мы навсегда сохранили хорошие отношения. Беликов прослужил в армии до 1973 года, уволился в звании генерал-майора авиации с должности начальника штаба корпуса, живет в Киеве, где мы и встретились с ним на 50-летии армии 30.11.91 г.

Продолжается наша дружба и с Василием Иосифовичем Пироговым. В то время он проявил ко мне большую чуткость, помог овладеть новым делом, а главное - понял мою страсть и огромное желание возвратиться к летной работе. Впоследствии он стал начальником оперативного отделения 11-ой дивизии ПВО в Днепропетровске. Мы продолжали службу в одном объединении по соседству. Кажется, в 1970 году Василий Иосифович демобилизовался, живет сейчас в Ленинграде. Мы постоянно переписываемся. В 1976 году у него в гостях побывали дочь Ирина с мужем Сергеем, в 1977 году - Тамара с сыном Андреем. Он тепло встретил их и опекал весь период пребывания в Ленинграде, а в апреле 1985 года и мне посчастливилось быть гостем Василия Иосифовича. Этот замечательный, скромный офицер храбро сражался в годы Великой Отечественной войны в небе Черноморья (был морским летчиком). Раненый, вывез из окружения на своем самолете товарища. Потерял в бою глаз, после чего продолжал нелегкую штабную службу. После войны окончил в Ленинграде Военно-морскую академию и много лет прослужил в Войсках ПВО страны. Он большой патриот своего Ленинграда, не забывает сослуживцев и во всех письмах просит передать им приветы, что я охотно выполняю.

Большим другом нашей семьи стал Герой Советского Союза Георгий Гордеевич Голубев, в войну ведомый А. И. Покрышкина. Истоки нашей дружбы и знакомства семьями относятся к июлю 1961 года, когда мы вместе с Георгием Гордеевичем в Киевском госпитале проходили ВЛК. Непосредственно в отделении пришлось работать с офицерами А. А. Лапшиным, А. А. Смирновым, А. И. Моргуновым, Ю. А. Белагиным, В. К. Ивановым, В. И. Стеценко и др. Болезненно переносил я поворот в своей военной судьбе.

Не мог смириться с тем, что не летаю, скучал по небу. Все приходилось начинать сначала. Семья оставалась жить в Умани, ездил домой по выходным. Здесь я решил во что бы то ни стало возвратиться на летную работу. А пока, по мере возможности, исполнял новые обязанности, старался как можно глубже вникнуть в штабную работу.

Особый интерес проявлял к командному пункту. Мне приходилось часто быть на тренировках направленцем на авиаполки. Место направленцев на КП обычно наверху в кабинах. Оттуда хорошо наблюдать за действиями командиров, кроме того, наблюдение за обстановкой в зале боевого управления по планшетам общей воздушной обстановки и боевых действий помогает понять основы боевого применения родов войск и ведение боевых действий соединением ПВО в целом. Несмотря на свое удрученное моральное состояние, я честно и старательно работал, стремился узнать как можно больше. Впоследствии по долгу службы приходилось бывать на этом первом в моей службе серьезном КП, и я невольно вспоминал прошлое, и ту жажду знаний, когда заходил в зал боевого управления командного пункта и чувствовал на себе любопытные взгляды молодых офицеров. В этот момент всегда хотелось пожелать им настойчивого овладения военной профессией.

Моими союзниками по возвращению к полетам были Г. Г. Голубев, начальник отдела боевой подготовки авиации подполковник Онощенко, начальник авиации полковник Силкин, летчик-инспектор майор А. Вишняков. В разное время они вели разговоры обо мне с комдивом и начальником штаба. Полковник Беликов был категорически против. Он ответил начальнику авиации и начбою: "Что это вы мои кадры растаскивать вздумали?"

25 мая я обратился к самому комдиву и подал рапорт. Комдив внимательно прочитал рапорт и сказал: "Вот летучая душа". Спросил, сколько мне лет, и ответил: "Учтите, летать придется на новой технике".

Нашей армией в то время командовал генерал-лейтенант авиации Александр Иванович Покрышкин. В годы войны мальчишкой на Кубани мне приходилось наблюдать воздушные бои и, быть может, среди них я видел и бои, проводимые известным уже в 1943 году асом А. И. Покрышкиным.

09.06.61 г. впервые близко увидел и услышал Александра Ивановича. Он проводил занятия по тактике и делал разбор показательной тренировки. Запомнился он мне строгим, немногословным, с мужественным лицом и скупыми жестами.

Как-то на одном совместном учении я встретился с командиром своей бывшей дивизии в ВВС полковником Небогатовым. Он предложил мне возвратиться в Бориспольскую дивизию на должность начальника разведки полка. Снова начались переговоры, теперь уже между кадровиками обеих армий. Но ничего не получилось. 08.07.61 г. Н. С. Хрущев выступил перед выпускниками военных академий, сказал о прекращении одностороннего сокращения Вооруженных Сил. Наконец-то перестанут расформировывать. В то время ходил анекдот о зайце, удачно отражавший действительность: Бежит заяц без оглядки, задрав хвост, как сумасшедший. У него спрашивают: "Чего бежишь?" Он на ходу бросает: "Рубят!" - "Что рубят?" - "Пятую ногу". - "Так у тебя же четыре". Он отвечает: "Отрубят сначала, а потом разберутся!"

Мое стремление летать еще больше окрепло, и я решил обратиться с просьбой к самому командарму А. И. Покрышкину. С разрешения подполковника В. И. Пирогова 11.07.61 г. я выехал в штаб армии. Прибыл туда в 8.30. В 10.00 заказал пропуск. В 10.30 иду по пропуску в 608-ю комнату на третьем этаже. Читаю "Отдел кадров". В комнате, кроме одного старшины, никого нет. Не оказалось на месте и начальника отдела кадров полковника Чащина. Разговорились с одним подполковником, он посоветовал идти прямо к командующему, что и делаю. В приемной командарма на втором этаже сидит адъютант, капитан в артиллерийской форме, в углу - инженер-подполковник в авиационных погонах, а у полуоткрытого окна стоит какой-то полковник с журналом в руках. Объяснил адъютанту цель прибытия, прошу доложить о себе командующему. Вижу, он не совсем понимает меня. Полковник бросил рассматривать журнал, вступил в разговор и сразу начал отговаривать меня, догадываюсь - это и есть Чащин. Я не отказываюсь от своего намерения обратиться к командарму. Более четырех часов мы просидели с ним в приемной, рассматривая и изучая друг друга. Чащин поинтересовался шрамом у меня на лице и пообещал доложить обо мне. Мой сосед, видно по всему, был матерый кадровик, маленький, сгорбленный, в очках, с морщинистым лицом.

В 14.30 зашел к командующему полковник Чащин (командарм до этого был занят с начальником авиации генералом Авдеевым, один раз выходил из кабинета). Я заволновался. Вдруг дверь открывается, высовывается Чащин и приглашает меня. Вхожу в просторный кабинет (о, как он теперь мне хорошо знаком!), стараюсь четко доложить командарму. Генерал выходит из-за стола, здоровается за руку и говорит: "Ну что, Красковский, летать хочешь? Дело хорошее, я поддерживаю тебя". Краткая беседа и в заключение спрашивает у меня: "Ты согласен, если назначим командиром звена?" Отвечаю утвердительно. Отдает приказание Чащину подыскать мне место как можно скорее и говорит: "Теперь дело имей с Чащиным". Прощается со мною. Выхожу с облегчением, перекусываю и еду в Васильков. В 16.30 прибываю в штаб. Первым встречаю Василия Иосифовича Пирогова.

Поздоровались, он говорит, что будет меня ругать, ведь отпускал до 11.30. Во время подписи документа у начальника штаба он спросил, был ли я на приеме? Ответил: "Да". - "Ну и как?" Доложил ему подробности.

10.08 получил заключение медкомиссии о годности к летной работе без ограничений, а 14.08 был уже в семье летчиков в 266 иап. Чувствовал себя так, будто жизнь началась сначала. Полк временно находился в Василькове. 27 августа перелетели в Овруч.

В Овруче

Представился командиру полковнику Николаю Егоровичу Матвееву. Выслушав меня, он сказал: "Не понимаю, что заставило Вас уйти из штаба с категории подполковника на должность старшего летчика?" С таким удивлением приходилось встречаться не раз. Начальником штаба полка до марта 1962 года был подполковник Александр Николаевич Добычин, после - майор Виданов, а замполитами до января 1962 года - подполковник Анатолий Васильевич Чураков и затем подполковник Чекменев. "Вторым" замом командира был мой знакомый по КВВА майор Владилен Васильевич Астремский. У нас с ним с первого дня сложились хорошие товарищеские отношения. Владилен был доволен своим положением, имел 1-й класс и мечтал о заслуженной летной карьере, которая внезапно оборвалась в начале февраля 1962 года. Владилен Васильевич все же добился высокого положения, проходя службу в Генеральном штабе. В 1977 году ему было присвоено звание генерал-майора авиации.

Командиром эскадрильи, в которую меня определили, был майор Кишка. Небольшого роста, энергичный, с черными, как угли, глазами. Он был одержим полетами и напоминал командира эскадрильи Г. Г. Гаврилова (1-ый УСАД). Случилось так, что моим близким товарищем стал летчик лейтенант Слободенюк, 1937 года рождения. Обращался ко мне он на "ты". Мы были в равных должностях, а мое старшинство в возрасте его не смущало. Виктор, откровенничая, передал не совсем приятное мнение летчиков полка о моем появлении. Стыдно было за академию, что не оправдал учебы. Больше месяца находился в должности летчика, затем поставили на должность командира звена. В то время главным для себя считал необходимость твердо встать на ноги как летчику, ведь в каждом ремесле нужен фундамент. Тогда неудачи, связанные с "разгоном" авиации, преследовали многих летчиков. Получал отчаянные письма от Бориса Воронцова, отвечал успокаивающими словами.

10 сентября в Овруч приехала Тамара с Олей. Сняли квартиру. Теща Евдокия Ивановна с Ириной оставались в Умани до получения квартиры в ноябре 1961 года. Осень была беспокойной, обострились отношения между СССР и США из-за Кубы.

В середине декабря предоставили отпуск, в конце января 1962 года снова приступил к полетам, но продолжать их долго не удалось. 1 февраля 1962 года погиб капитан Бабешко. Катастрофа произошла у нас на глазах днем, на аэродроме. Я был одним из ее свидетелей с момента появления самолета над полосой и до трагического конца. Произошла она из-за плохого руководства полетами и недостойного поведения ведущего пары майора Павлика. В тот день руководителем полетов был майор В. В. Астремский.

Полетов как таковых не было. Планировалось облетать после регламентных работ два самолета и принять пару МиГ-17п из Орла (с рембазы). Когда мы прибыли на аэродром (1 декабря 1962 года), стояла ясная погода, затем с юго-востока на высоте 1000 м начала наплывать тонкая десятибалльная облачность. Мы с Владиленом Васильевичем находились на СКП, ему сообщили о вылете из Орла, я ждал свой самолет, который должны были прибуксировать из ТЭЧ. Наблюдая за облачностью, я порекомендовал Владику вспомнить о действиях РП в случае остановки двигателя за облаками. Вместе прочитали параграф "Инструкции летчику по технике пилотирования самолета", после чего я вылетел на облет самолета. Проходя над стартом, после задания, услышал на своем канале тревожный запрос руководителя командиру перелетающей пары: "Где ведомый?" И тут же увидел заходящий на посадку самолет ведущего майора Павлика. Ведомый, как я понял, был потерян. Мне пришлось сократить "круг" и произвести посадку, подрулил к самолету Павлика (летчик сидел в кабине), и мы вместе стали слушать радиообмен между руководителем полетов и капитаном Бабешко. Вскоре я понял всю сложность ситуации, которая требовала от летчика и руководителя принятия быстрых и четких решений, твердых команд и мастерства.

Этот случай поучителен во многих отношениях, поэтому о нем следует рассказать подробнее.

Началось с того, что после вылета из Орла ведомый капитан Бабешко обнаружил неправильные показания приборов скорости и курса, о чем доложил ведущему. Об этом стало известно и руководителю полетов. По мере подхода к аэродрому посадки погода ухудшилась. Ведущий построил маневр для роспуска пары за облаками и захода на посадку "с прямой" с пробиванием облаков. В точке роспуска ведущий, зная о неточности в работе пилотажных приборов у своего ведомого, вместо того, чтобы выполнить вместе разворот в расчетной точке и завести ведомого на посадку, бросил его, а сам выполнил снижение по команде с земли. Ведомый тоже, подчиняясь командам сменного руководителя, снизился, но с ошибкой от курса на 90°. Тут сказалась и халатность оператора РЛС, который давал ложную проводку ведомого по самолету ведущего. И когда Павлик уже приземлялся, выяснилось, что Бабешко снизился в стороне от аэродрома. Он доложил, что под ним лес, местность не узнает. Тогда РП подал команду набрать высоту. Летчик набрал высоту 3000 м и доложил о малом остатке горючего. Руководитель подал вторую команду: "Приготовиться к катапультированию", летчик поблагодарил. В этот момент начальник КП доложил обстановку находившемуся на КП первому заместителю командира полка подполковнику Горшкову. Тот вмешался в руководство и начал заводить летчика на посадку по проводке на карте штурмана с удаления 80-100 км. Вскоре Бабешко сообщил об остановке двигателя. Руководство им продолжалось с КП и РСП, с 15-20 км до аэродрома я прослушивал все команды. Погода ухудшалась, над аэродромом появилась низкая сплошная облачность - "рвань", как называют ее летчики. В создавшейся обстановке самолет был выведен по направлению почти идеально, но с излишним превышением на 100-150 м от расчетной высоты. Это и явилось причиной трагической развязки. Я увидел внезапно появившийся из облаков самолет. Он оказался правее ВПП, явно на большей от расчетной высоты и шел без шума. Последовали доворот влево, резкое снижение и приземление, а точнее первое касание почти на середине ВПП (полоса была металлическая, неровная). Самолет на большой скорости коснулся тремя колесами и отошел от ВПП на 5-6 м. Началась серия "козлов". При последующих ударах были отбиты левая основная и передняя стойки шасси. Самолет в таком виде поднялся на высоту 6-7 м и теперь уже шел к земле в пологом снижении и с правым креном. Видно было, как летчик боролся за жизнь. Самолет уже находился за аэродромом, впереди - железнодорожный вокзал, жилые кварталы города.

Бабешко старался отвернуть самолет вправо, он плохо слушался рулей, но все же, накренясь, еще подчинялся. Затем последовал удар в перевернутом положении о насыпь. Уткнувшись "носом" в угол жилого дома, самолет прекратил движение.

При расследовании, которое проводил сначала командующий авиацией генерал Г. В. Громов, а потом сам командующий армией генерал-лейтенант авиации А. И. Покрышкин, допустил ляпсус майор В. В. Астремский. Он почувствовал, что его оправдывают, и решил закрепить это ссылкой на параграф НПП, в котором говорилось, что в аварийной обстановке находящийся на аэродроме старший начальник обязан взять управление и полноту ответственности на себя. Это погубило Владилена. Я увидел неприятную реакцию на лицах бывалых авиаторов-фронтовиков. Ведь Астремский вначале, подав команду: "Приготовиться к катапультированию", поступил правильно, но у него, к сожалению, не хватило решимости довести дело до конца, что и пошло вразрез с правилами действий. Не помог ему и наш разговор перед полетами. В итоге В. В. Астремского сделали главным виновником катастрофы, сняли с должности и назначили командиром эскадрильи в другом соединении. Сыграло роль также и то, что к Астремскому относились в полку недружелюбно. Горшков и др. вершили всеми делами, настороженно принимали новых офицеров и почти им не помогали. В данном случае было сделано все возможное, чтобы выгородить себя и усугубить положение Астремского. После катастрофы мы долго не летали.

С 12 апреля 1962 года нашу эскадрилью вывели за штаты. Для меня и семьи начался период неопределенности. Снова неудача. Встал вопрос, где и в качестве кого придется продолжать службу. Мы недавно с семьей устроились на квартире. Иринка училась в первом классе. Денежных запасов не было. Затем последовало несколько вызовов в штаб соединения.