3 июня, 2013

КОТЫШ

Н. Т. КОТЫШ

капитан 3-го ранга

ДОРОГА В 2 000 000 КИЛОМЕТРОВ

Очерк напечатан в газете "Красная звезда" 8 января 1963 г. В данной книге публикуется с небольшой правкой.

Два миллиона километров – путь, пройденный за минувший год летчиками Н-ского полка. Это не только расстояние, а и взятая авиаторами высота: почти вдвое сокращено время вылета по боевому сигналу. Ни одна цель не проходит безнаказанно. Полк летает без происшествий. Все техники и механики – классные специалисты.

Часть признана победительницей соревнования и объявлена отличной. Ей вручено переходящее знамя Военного совета.

В успехе полка – первейшая заслуга командира, подполковника Николая Ивановича Москвителева. Ему и посвящается очерк.

ТРИ НИКОЛАЯ

В зеркале "Победы" бежит обочина дороги. Мелькают кусты шиповника, виноградная лоза, ступеньки ноздреватого камня, полоска моря... Подвигаюсь левее и вижу лицо – нос с горбинкой, широкий разлет бровей, волнистые волосы. И вдруг в этих волосах замечаю совершенно белую прядь. От нее будто изморозь идет по виску.

– Николай Иванович, сколько вам лет? – не могу удержаться от вопроса.

– Юноша, – смеется зеркало. По виску скользит рука. – А на это не смотрите. Инеем взялся в двадцать восемь лет.

Выходим из машины. Поднимаемся на второй этаж, и вдруг раздается звон стекол в окнах: пролетел сверхзвуковой истребитель. Москвителев кивает на окно:

– Поручили мне перегнать когда-то подобную этой машину.Увидел красавицу, и дух захватило. Изящная. Скорость солидная, потолок... В общем, взлетел, набрал высоту и – на маршрут. И вдруг раздается треск. Запрокидываю голову: мать честная, небо в трещинах. Нет, нет, черт побери, это плексиглас будто морозной пальмой разрисован. Понял: кабина разгерметизирована. Дышать трудно... Что с кислородом? Тянусь к вентилю баллона – открыт... Но кислорода нет. Соображаю: система порвана перепадом давления. Надо снижаться. Отдаю ручку. Вижу верхнюю кромку облаков. Но самолет медленно, очень медленно теряет высоту. Или это кажется? Отдаю ручку еще круче. Становится совсем плохо. Дышать нечем. На легкие, на сердце, на глаза, на все тело давит жуткая тяжесть. И холодно, хотя пот дробью катится. Руки трясутся. Черт побери, быстрее бы кончалась эта стратосфера... И вот, как из заводи, выплывает бетонка. Еще крохотный отжим ручки, и я спасен...

Оттирали меня в санчасти спиртом, всяких снадобий внутрь налили. Отошел. А утром подступился к зеркалу, чтобы побриться. Глянул: мать честная, висок белый. Случилось это как раз восьмого марта. Послал жене телеграмму. Поздравил. В подарок пообещал привезти "белую лилию". Ту самую, что на виске выцвела.

...В тридцать один год я стал комполка. Хорошо это или плохо? И да, и нет. Уж очень трудная это пора – молодость. Энергии хоть отбавляй. А вот опыта... Правда, я надеялся на одного кита – знание машины, на которой летал полк.

Но на одном ките, как говорят, земля не держится. Нужны три. И тут я малость споткнулся. Молодость подвела. Все, думал, сам сделаю, одолею. И осекся... Почему-то мыслил: коль доверили действовать самостоятельно – значит, никто мне не советчик и тем более не указ, действовал по стилю своего рижского командира Н.И. Фокина. А тут нашлись люди, которые по-иному рассудили – мол, и командиру можно посоветовать, подсказать. Такой точки зрения придерживались тогдашние партийный секретарь майор Анатолий Сергеевич Емельянов, заместитель по летной подготовке майор Николай Павлович Мусатов, заместитель по политчасти майор Николай Васильевич Куницин. Не сразу я понял их. Горячо объяснялись...

Признаться, задним числом (о чем сожалею) осмыслил я свое заблуждение. В полку опять случилась неприятность. Получил взыскание, вернули представление на звание подполковника. По заслугам. Конечно, переживал. И обидно – работал-то как вол. Опять жена с упреками: с семьей не бываешь, неужели и твои подчиненные так "бездомничают"?.. Резонно, а поделать ничего не могу.

С тех пор стал советоваться с заместителями. А посоветовавшись, принимал окончательное решение, знал – не ошибусь.

Так вот, это я, собственно, повел речь о втором ките – сработанности полковых руководителей. Без этого немыслим сколько-нибудь серьезный сдвиг в службе. Вот сейчас нас сошлось три Николая – я и мои заместители по политчасти и летной подготовке. У нас лишь имена одинаковые. Люди мы разные. А сработанность нужна как воздух. И, честно сказать, в одну точку бьем, но не сразу "пристрелялись".

В апреле я ушел в отпуск. Возвращаюсь – батеньки мои: налет с гулькин нос. Объясняемся. Все упирается в моего зама. Погодка стояла неважная, вот он и давал отбой: закрыть полеты. А то и вовсе не начинать. И дозакрывались. Кое-кто потерял навыки в технике пилотирования. Как дальше двигаться? Замполит советует: собрать командиров, партийных активистов и сообща решить. Собрались. Разговор состоялся серьезный. Строго спросили с зама по летной подготовке. Пришли к единому знаменателю – перестраховка так же опасна, как и лихачество.

УКРОЩЕНИЕ "СЕРОГО ВОЛКА "

Море у нас вроде смирное. Вот оно рядом, а голоса не подает. И все же мы недовольны тихим "соседом". Тут недалеко от нас мыс Херсонес. Так вот к этому "аппендициту" море пригоняет выносные туманы. Зацепляются они за мыс, оседают, сгущаются и будто оборотнем становятся: посмотришь со стороны – ни дать ни взять, хищник приготовился к прыжку. Мы так и зовем его – "серый волк". Лежит тот "серяк" час, два, три и будто воду пьет из моря. Может всю ночь пролежать. Ну, а если "утолил жажду", то вдруг как с цепи срывается и через несколько минут заволакивает аэродром.

Именно из-за "серого волка" мой зам и проявил столь затяжную архиосторожность. Но сидеть и ждать в прямом смысле погоды у моря не будешь. Где же выход? В налете!

Как это понять? Просто. Мы стали до предела использовать отведенное нам полетное время. Летать, летать, летать! Имея один–два запасных аэродрома. И не просто утюжить воздух, а набирать все новый и новый эшелон. Конечно, были предприняты все меры предосторожности – от организации службы командного пункта до метеонаблюдения. Главное же – люди, войдя в хорошую летную форму, все время ее поддерживали.

Но, разумеется, дело не только в налете. Кое-что и другое на боеготовность работает. За час до вылета разведчика погоды на командный пункт полка приглашаю своих заместителей, штурмана, начальника штаба, метеоролога, командиров эскадрилий, инженера, стартовый наряд. Вначале слушаем синоптика. За это время нагревается локатор метеонаблюдения. Смотрим, чем он порадует. Тут только с учетом рекомендаций метеоролога и показаний станции принимаю решение на разведку погоды. Знакомимся с картой воздушной обстановки на нашем театре.

Она вся разрисована линиями. Значит, сегодня плотный день. Нужно смотреть в оба. Принимаю специальное решение на безопасность полетов. Ставлю задачу: метеорологу – "брать" погоду по селектору через каждые тридцать минут; штурману, дежурному руководителю посадки – следить за безопасностью захода на посадку; начальнику штаба – поддерживать связь с соседями. В общем, каждый отвечает за определенное дело.

На полковых разборах бывает такая картина. Летчик требует дополнительных "вывозных". Я не спешу дать "добро" или поставить "вето". Доверяю это определить непосредственному командиру. Он лучше знает своих летчиков. Кстати, "дополнительными" не увлекаемся. Освоил – иди дальше. Не топчись на месте. В то же время отвергаем всякие расчеты на "особую одаренность" того или иного летчика.

Вот сегодня вы видели – приходил командир первой эскадрильи. Бьет челом, нельзя ли капитану Оболенскому вместо положенных двух "провозных" точку поставить на одном. Человек он, мол, способный, можно и "подсократиться". Соглашаюсь, Оболенский – толковый летчик. Но рисковать и ему нет смысла. Давно не летал. А погода ожидается неважнецкая. Словом, та же песня: нельзя летать от случая к случаю.

ИВАН И... ФЕДОРЫЧ

Бывает в жизни как? Начали человека хвалить – и кадят, кадят фимиам, пока совсем дифирамбами не доконают. Случается и обратное. Начали ругать, так уж до конца. Ты хоть разбейся, а не выбиться из прорыва.

Примерно такая история у нас была с капитаном Мартьяновым, или, как его у нас называют попросту, Федорычем. Тяжким трудом ему давался новый истребитель. Что ни полет – неудача. Садился ночью – скатился с полосы, зацепился за стартовый фонарь, деформировал стойку шасси. Сам он человек тихий, стеснительный. А командир эскадрильи был у него шумный и горячий, как самовар. Как чуть что – накричит, нашумит, а разобраться, что и почему, не мог. Докладывает мне: мол, испробованы все средства, а проку на рыбью ногу. Нет смысла жечь горючку тратить попусту силы – списать капитана с летной работы, и баста.

Присмотрелся я к Федорычу. До самых тонкостей изучил "методу" его посадки. Оказывается, он все боялся хвостом о бетонку ударить. Отсюда – высокое выравнивание и с метровой высоты – плюх. Беседовать с ним трудно – молчит. Идем в класс. Чертим схемы. Ворошим в памяти аэродинамику. Пишем формулы. Садимся за тренажер.

Наверное, при десятой попытке наметился перелом. Лиха беда начало. А там пошло. К умению смелость прибавилась. Человек поверил в себя. Сейчас Федорыч летает на уровне первого класса. Начальником штаба эскадрильи назначили. Еще каким авторитетом пользуется!

А вот с другим летчиком иная метаморфоза произошла. Это Иван Севрюгин. Вы сегодня его видели. Такой простой, чертовски милый русский паренек. Признаться, я к нему неравнодушен. Люблю, и все тут. Нравятся мне такие люди. Бесхитростный, открытый. Весь перед тобой как на ладони. Но сразу должен оговориться. Душе, конечно, не прикажешь. Но, по-моему, всякому начальнику надо смотреть: а как на твое особое отношение к твоему кумиру посмотрят другие? Ни в коем случае нельзя выделять кого-то, одарять особым вниманием. Подчиненные все равны. Ко всем должно быть одинаково доброе отношение.

Словом, Иван летает здорово. Не было случая, чтобы цель не перехватил. Понятно, за все это хвалили. Резонно. Но однажды ночью пошел он за цель и перепутал направление полета. На сто градусов "маху" дал. Мать честная, это же невиданное! Объясняемся. Честно докладывает: к полету особо не готовился, понадеялся на свою летную "закваску".

Гляжу на парня и думаю: "Эх, Иван, Иван... жаль тебя. Но пощадить – значит, не уберечь". Собрал я офицеров и объявил Севрюгину неполное служебное соответствие. Кое у кого глаза округлились: мол, на таком "пьедестале" парня держали, и на тебе – удар. Но я знал: Севрюгин выдержит любой удар, зато и ему и его коллегам будет наука.

И не ошибся. Приехал как-то проверяющий и указал на Севрюгина:

– Вам вылет!

Генерал влюбился в Иванову работу. И сейчас, если случается особо важное задание, звонит:

– Посадите в готовность Севрюгина.

ЗОНА СЕРДЦА

Как-то иду домой. Вечер такой тихий, маслиной пропах. На лирику настраивает. И вдруг слышу на скамейке под деревом кто-то поет. Так ладно мужские голоса про любовь выводят. Люблю музыку. Сейчас дочь на пианино играет. Подхожу. Наши солдаты. Вскочили, будто катапультой подброшенные. Садитесь, говорю, и я с вами посижу. Ну, погуторили малость, а с песней не получилось. Укоряю ребят: "Что же это вы, соколики, голоса потеряли, что ли?" И тут один бойкий такой паренек отвечает:

– Песня, товарищ подполковник, она только в зоне сердца приживается. А чуть подальше, чахнет...

Те слова солдата мне вспомнились совсем недавно. Пришел ко мне мой сосед - коллега и просит поделиться: в чем, мол, гвоздь боеготовности и многое другое? Что сказать? Конечно, кое-что мы с техникой упорядочили, некоторую новинку в организацию службы внедрили. Но главный опыт, по-моему, в людях. В человеке – вся соль. Идешь иногда с работы и планы на завтра прикидываешь: и топливо завезти надо, и машину в регламент поставить, и бетонку осмотреть, и новые таблицы в классах вывесить. Но тут не сам себе поправку вводишь: все это верно, но главного не забудь – человека. В нем – корень службы.

Как-то мы летали с Поляковым. Да, с тем самым, что на Севере РБ-47 сбил. Он был инспектором дивизии. Вернулись с задания, присели в курилке, разговорились. Он вспомнил свою баталию. Как бы между прочим прикинул:

– Большое это дело – вылететь вовремя...

Уловил я в тех словах большой смысл: несем мы службу, считай, у государственного шлагбаума. Тут уж смотри да смотри. Собственно, на это и настраиваем людей. Надо сказать, они понимают службу. Взять того же Севрюгина – в два раза быстрее, чем по нормативам положено, вылетает по готовности. Я уже не говорю о наших асах Мусатове, Колупаеве, Власове. Но это, так сказать, субъективная оценка. Полную ясность внес недавний случай.

Сижу я на командном пункте. Вдруг передают: "Дракон" велит поднять перехватчика. Соображаю: летит где-то старший начальник, маршал авиации (речь идет о Е.Я. Савицком). Хорошо знаю его как летчика: пилотирует почти всеми новейшими истребителями.

Короче говоря, через несколько минут "Дракон" был атакован, хотя шел очень скрытно, на малой высоте. Конечно, пункт наведения во главе с майором Овчеренко толково сработал. Но, главное, летчик Шуплецов не ударил в грязь лицом. Маршал тут же, на аэродроме, поблагодарил своего победителя.

...На днях мы подбили годовые "бабки". Прикинули: если перевести на километры – около двух миллионов пролетели. Вот теперь сами судите, далеко ли до Марса. Кстати, сам хотел стать космонавтом. Но не по всем статьям подошел. Что ж, и в стратосфере есть где размахнуться. Такую утешительную мысль мне высказал на днях трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин. Он вручал мне переходящее знамя.

...Николай Иванович встал, подошел к окну, за которым уже клубился пришедший с моря туман. Раздумчиво заметил:

– Это, конечно, хорошо. Почести и все такое. Но, знаете, как бывает: чуть что, скажут – зазнались. И резонно, мать честная... Кстати, видите – "серый волк" уже выползает. А у нас сегодня ночные...

В полночь турбины взорвали приморскую тишину.

В другой статье специальный корреспондент "Красной звезды" Н. Котыш, ставший капитаном 1-го ранга, писал:

"Молодые летчики Н-ского авиаполка – в "Красную звезду": "Вот уже третий год мы служим под началом подполковника Николая Ивановича Москвителева, человека большой души и настоящего командирского характера. Тебе трудно – поможет. Набедокурил – отвечай, но он не оставит тебя без внимания, пока не поставит на истинный путь. Он с нами на полетах, на спортплощадке, на рыбалке. Мы бывали у него дома – приглашал на пельмени. Не знаем, как это лучше сказать, но никто из нас ни разу не перешагнул черту, за которой начинается панибратство.

Командир всегда для нас образец истинно воинских взаимоотношений, авторитет его непререкаем, его спокойная, бескомпромиссная требовательность и простота, доступность вселяют в нас искреннее уважение к нему и готовность выполнить его волю до конца. Наш полк из отстающих вышел в лидеры. Во многом это – от командира, от того воинского порядка, который помогает нам стать настоящими летчиками..."

Этому письму немало лет. Давно те молодые летчики сами стали командирами, а бывший командир полка – ныне генерал-майор авиации, повышен в должности. Через столько лет мы вновь встретились с Николаем Ивановичем. У него та же репутация командира большого обаяния и подчеркнутой взыскательности, способного утвердить в подчиненных органическую потребность в самодисциплине, в беспрекословном повиновении старшему...".